Винтажный чемоданчик: Тяжелая женская доля

Тяжелая женская доля

«Крокодил», 1925 год

Примерная жена

- Тс-ссс... Тише! Моя жена на коленях умоляет не сокращать меня!

Любовь в режиме экономии

XVIII век

Я готов отдать всю жизнь за один ваш взгляд

XIX век

За один ваш поцелуй я охотно отдал бы полжизни

И теперь:

- Если ты будешь моей, я не пожалею трети.

Весной

Весной и старики не отстают от молодежи.

Ага.. И даже пень березкой снова стать мечтает.

А девчонки какие-то убитые.

Влюбленный: Дорогая! В твоих глазах я вижу весь мир!

Человек с портфелем: А скажите, молодой человек, не видите ли вы там нашей ревизионной комиссии? Интересно знать, что она, подлая, делает!

В порту

- Ввозят из-за границы машины и еще чепуху всякую, а о пудре, духах и губной помаде забыли. Не понимаю, Жоржик, о чем только думает наше правительство!...

Странный вопрос, мадам. Правительство думает о МИРОВОЙ РЕВОЛЮЦИИ и готовится к оной.

Обыватели

Комсомолец и рабфаковец Григорий Постников делили всех жителей своего города на два лагеря: «обыватели» и «свои ребята».

Свои ребята – это были Мишка Гринблат, Валька Косова и еще два-три комсомольца. Остальные пять с лишним тысяч жителей – «навоз», мразь», обыватели».

Ходил Григорий по улицам города, как в недоброе старое время купчиха по своей собственной кухне – гулко сморкался, очень громко говорил и толкался, толкался, толкался. Казалось в тот момент, что все жители города срочно превратились в тени, а живой только один Григорий Постников в кепке на затылке, в длинных сапогах и в кожаной тужурке.

В случае, ежели замечали: «Товарищ, не толкайтесь, осторожней!» - Гриша, прищурив глаза, бросал на жертву уничтожающий взгляд и орал:

- Во-первых, для всякой беспартийной бражки я не товарищ. Это раз! И оскорблять себя не позволю! Во-вторых, помалкивай, помалкивай, а то ты у меня живо прогремишь на другой полюс...

Обыватели шарахались. Обыватели его боялись. Одни из них рассуждали так: «что ж поделаешь, их власть». Другие: «свяжись с ним, а он про тебя какую-нибудь пакость в газете напишет. Что ему стоит?» Были и такие, которые все его оскорбления принимали, как милую шуточку, заискивали, улыбались.

Хуже всех доставалось от него преподавателям рабфака. Когда какой-нибудь преподаватель, экзаменуя его, говорил в конце концов: «Плохо, товарищ Постников, очень плохо», - Григорий, вспыхивая, перебивал:

- Ну-ну, прошу без нравоучений! Не забывайте, где вы и что вы! Это вам не гимназия!

Да что преподаватели! Его же товарищи-комсомольцы перед ним трепетали. Еще бы: Григорий – член бюро ячейки, зав. агипропа, член предметной комиссии, редактор стенгазеты, в учраспреде... Его знают и в губкоме. С ним считаются в губкомоле.

На общих собраниях комсомола впечатление было такое, что говорит один Постниколв, а остальные только его слушают. Очень часто можно было видеть, как он стоит на трибуне и грызет кусок черного хлеба. При этом он всегда говорил: «Потерпи троху, ребята, сичас начну, с утра еще не шамал...»

И только с одной Валей Косовой он был мягок, нежен и искренен. Часто, сидя в отдаленном углу парка «Кленники», он читал её свои стихи:

К тебе, незабвенная Валя,

К твоей революционно-пламенной душе,

К твоим губкам трепетно-алым

Стремлюсь наяву и во сне.

После этих строк Валя обыкновенно глубоко вздыхала, глядела таинственно ввысь и спрашивала:

- Гриша, когда же ты мне наконец перепишешь песню «Налей бокал, в нем нет вина»?

- Перепишу, когда-нибудь обязательно перепишу. Всё некогда – заседания, комиссии...

- Ух, эти противные заседания, как они мне надоели!..

Но зато как приятно было в том же парке сидеть с Гришей на скамейке и мечтать, мечтать, мечтать...

- Погоди, Валя, вот кончу рабфак. Вырвусь из этого болота. Поедем в Москву. В университет. А там через четыре годика, гляди, я врач... Ты в бархатом платье и высоких ботинках... У нас квартирка.

- А телефон? Непременно чтоб телефон.

- И телефон, и ванная, и все, все удобства... Ну, конечно, само собой разумеется, и прислуга будет...

- А я чем буду заниматься?

- Ты? Исключительно по хозяйству. Одеваться там, в театр ходить, мало ли что? Я вообще люблю, когда женщина женщиной, а не так себе...

От этих слов глаза у Вали делались влажными, потел кончик носа, и дрожали ноздри. Она ласково перебирала Гришина волосы и шептала:

- Хороший мой, кумсумольчик мой... Умненький ты у меня. Всё понимаешь.

Диктатура пролетариата вовсе не в том, чтобы грубо обращаться со всеми, которые не являются членами ВКП и ВЛКСМ (из речи тов. Бухарина на VII съезде РЛКСМ)